Интересное предложение Евгения Ясина создать в России «теневое правительство» и скептическая реакция на него Гарри Каспарова — повод задуматься, что такое оппозиция, зачем она и чем бы ей заняться.
В июне 1838 года декабрист Михаил Лунин писал сестре Екатерине Уваровой из Сибири:

Мое прозвище изменилось во время тюремного заключения и в ссылке, и при каждой перемене становилось длиннее. Теперь меня прозывают в официальных бумагах: государственный преступник, находящийся на поселении. Целая фраза при моем имени. В Англии сказали бы: Лунин член оппозиции. Ведь таково в сущности мое политическое значение. Я не участвовал в мятежах, свойственных толпе, ни в заговорах, приличных рабам. Мое единственное оружие — мысль, то согласная, то в разладе с правительственным ходом, смотря по тому, как находит она созвучия, ей отвечающие. В последнем случае не из чего пугаться. Оппозиция свойственна всякому политическому устройству. И при теперешнем порядке вещей в России есть своя оппозиция; но она выражается поездками за границу или жительством в Москве и состоит из людей, обнаруживших свою неспособность или наворовавших по службе.

Возможно, это вообще первое употребление в русском языке слова «оппозиция» в политическом смысле. Собственно, Лунин говорит о своем праве на инакомыслие и отнюдь не рассматривает его как орудие в борьбе за власть. Характерна и насмешка над казенной фрондой — отставленными от дела сановниками.

Диссиденты на Руси были всегда, а вот оппозиции не было. Да и мудрено было бы ей быть рядом с застенками Тайной канцелярии. Были придворные «партии», то есть просто группировки вельмож, боровшиеся между собой за «доступ к телу» и влияние на монарха, были заговоры — «самодержавие, ограниченное удавкой». В 1730 году, когда безвременно скончался Петр II, член Верховного совета князь Дмитрий Голицын решил, что пора: призванной на царство Анне Иоанновне послали на подпись «кондиции», по которым вся реальная власть переходила к «верховникам». Но против «верховников» ополчилась остальная знать, и новая императрица на глазах у всей аристократии и высшего духовенства преспокойно разорвала бумагу, на которой уже стояла ее подпись.

Валерия Новодворская назвала неудавшийся переворот «великой попыткой», а Георгий Федотов писал, что русские дворяне тогда «предпочли привилегиям верховников общее равенство бесправия».

В 1846 году петрашевцы включили слово «оппозиция» во второй выпуск своего Карманного словаря иностранных слов. Данное ими определение было несколько витиеватым, но не оставлявшим сомнений в том, что они считают оппозицию неотъемлемым элементом уважающего себя государства:

Она есть явление, необходимое при всякой форме быта общественного, ибо она есть не что иное сама в себе, как обнаружение в мире нравственном общего закона противудействия сил, под условием воздействия или взаимнодействия которых совершается развитие всех форм бытия в природе.

На букве «О» издание словаря и прекратилось. За это и подобные этому суждения петрашевцев приговорили к расстрелу, в последний момент замененному каторгой.

Расцвет оппозиционных движений, уже в форме настоящих политических партий, начинается после царского манифеста 17 октября 1905 года. Василий Розанов, с восторгом наблюдавший первые заседания Государственной Думы («мы переживаем зарождение парламентаризма в России — эпоха несравненной важности!»), уже через несколько недель объят горьким разочарованием: «Увы, горькая истина нашего политического положения заключается в страшном запоздании парламентаризма… в том, что еще со времен Герцена и Бакунина, т.е. начала царствования Александра II, русское общество заняло позицию гораздо левее парламентаризма». А в 1912 году, окончательно приглядевшись («Ах, так вот где оппозиция: с орденом Александра Невского и Белого Орла, с тысячами в кармане, с семгой целыми рыбами за столом»), он и вовсе приходит к бесповоротному выводу: «Вся русская „оппозиция“ есть оппозиция лакейской комнаты».

Тремя годами прежде вождь кадетской партии Павел Милюков, находясь с визитом в Лондоне, произнес свою знаменитую фразу: «Пока в России существует законодательная власть, контролирующая бюджет, русская оппозиция останется оппозицией его величества, а не его величеству». Самая банальная для слуха англичан, в России она произвела бурю возмущения и вошла в анналы как манифест карманной, сервильной оппозиции.

Но прошло 10 лет после революции, и харбинский мыслитель Николай Устрялов бросил клич:

Пора всей нашей эмиграции переходить к роли «оппозиции Его Величества» по отношению к Москве — т.е. оппозиции сотрудничающей, мирной и честно признающей власть в ее наличной форме.

Подавая пример, Устрялов вернулся в советскую Россию и получил наличными сполна: в 1937 году его расстреляли за шпионаж и контрреволюцию.

Вот краткий курс истории русской оппозиции. Теперь ясно, кто от какой печки танцует.

Предложение Ясина не лишено лукавства. Он прекрасно понимает, что такое теневой кабинет в парламентской демократической системе. Это отнюдь не «клуб экспертов». Это правительство, сформированное партией меньшинства и дожидающееся своего часа — очередных или досрочных выборов. Не кружок политических прожектеров, а реальная, легитимная власть, просто еще не вступившая в должность. В президентской республике США высокопоставленные чиновники проигравшей выборы партии действительно уходят в «клуб экспертов» — многочисленные «мозговые центры», где опять-таки дожидаются следующих выборов. Называется эта ротация кадров «дверь-вертушка»: «Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное».

Но в России-то нет условий ни для первого варианта, ни для второго. Остается устряловщина — недаром Каспаров вспоминает ренегатство Никиты Белых как пример «конструктивного сотрудничества» с режимом.

Сам Каспаров предлагает оппозиционерам всех мастей собраться и создать национальную программу-минимум на случай «резкого изменения ситуации и режимного краха». Дело хорошее. Давно пора. Но было бы любопытно узнать, что именно подразумевается под резким изменением и режимным крахом и кому оппозиционеры будут предъявлять свои «кондиции».

Источник: grani Автор Владимир Абаринов