Отказывая в требованиях рассекретить материалы расследования расстрела пленных поляков в 1940 году, Мосгорсуд ставит руководство России в глупое положение.

Весной этого года появилась надежда, что вопрос о Катыни наконец перестанет омрачать российско-польские отношения.

Организовав в апреле 2010 года траурные мероприятия, посвященные 70-й годовщине расстрела польских военнопленных, правительство России еще раз подтвердило ответственность Сталина и его подручных в этом преступлении.

После трагической гибели самолета с польской делегацией в выступлениях президента и премьер-министра России были даны недвусмысленные оценки роли советских лидеров и высказано намерение окончательно прояснить остающиеся вопросы, связанные с катынским преступлением.

Однако время идет, и надежда снова сменяется разочарованием.

За прошедшие полгода государственными структурами не сделано решительно ничего, а усилия общественности наталкиваются на демонстративное и даже наглое противодействие этих самых структур.

А ведь после заявлений, сделанных высшими руководителями России, отказы в реабилитации казненных и рассекречивании материалов не сохраняют прежнее положение, а серьезно ухудшают ситуацию, уничтожают возникшее было доверие к России.

Понятно, что проблема не в противодействии нынешних коммунистов, всегда старающихся уйти от ответственности за преступления коммунистического режима и отрицающих даже очевидное. Их влияние, по счастью, не столь велико.

Дело в другом — либо в отсутствии у руководства страны политической воли решить проблему, либо в неумении справиться с «отвязавшейся» бюрократической машиной.
Собственно, все оставшиеся вопросы сводятся к трем пунктам:
— во-первых, адекватная юридическая оценка преступления;
— во-вторых, реабилитация расстрелянных;
— в-третьих, рассекречивание всех материалов расследования.
При действительном желании все это могло (и должно было) быть уже давно проделано.
Кто виноват?

Если говорить о юридической оценке, то она была дана еще во время Нюрнбергского процесса — когда советская юстиция безуспешно пыталась приписать это преступление нацистам, она расценивала его как военное преступление и преступление против человечности.

Сохранившиеся документы позволяют без всяких сомнений дать однозначную юридическую квалификацию преступления и назвать виновных. Но из тех кусочков «государственной тайны», которые прокуратура выдала в ответ на запросы, стало ясно, что после 14 лет расследования виновными в убийстве многих тысяч польских военнопленных признаны исключительно руководители НКВД — хотя в материалах дела имелось решение Политбюро от 5 марта 1940 года, санкционировавшее расстрелы. Сталин и его подручные оставили автографы на преступном решении — и этот факт невозможно обойти.

Возникает естественный вопрос о качестве расследования — но обращение «Мемориала» к президенту Медведеву с просьбой инициировать проверку полноты и добросовестности расследования, проведенного Главной военной прокуратурой, оказалось переправлено… правильно, в ту же самую Главную военную прокуратуру, которая сообщила, что вполне довольна своей работой.

Этот советский метод можно совершенствовать и распространять. Например, заявление в милицию о грабеже направлять на проверку грабителям, а потом с чистой совестью отвечать, что факты не подтвердились.

Уважаемый господин президент! Если ваш генеральный прокурор не знает другого способа проверки, может быть, надо поискать ему замену? В глазах и современников, и потомков ведь не он будет выглядеть дураком…

Неуклюжие попытки Главной военной прокуратуры переложить ответственность с организаторов преступления на исполнителей — одно из главных оснований сомневаться в искренности намерений российского руководства.

Мильон терзаний Главной военной прокуратуры

Давно мог быть решен и вопрос о реабилитации казненных, здесь нет ни юридических, ни практических серьезных проблем.

Чиновниками разного уровня высказываются «прагматические» соображения о том, что якобы в случае реабилитации придется выплачивать огромные компенсации. Не будем вдаваться в обсуждение, выгодно или невыгодно жить по совести. С «прагматической» точки зрения важнее, что такие высказывания — либо лукавство, либо некомпетентность. За время действия «Закона о реабилитации жертв политических репрессий» были реабилитированы сотни тысяч советских и многие тысячи иностранных граждан, безвинно расстрелянных или отправленных в лагеря. Никогда не вставал и не мог встать вопрос о компенсациях сверх тех символических сумм, которые жестко определены в Законе. Никаких проблем для российского бюджета здесь возникнуть не может.
Главная военная прокуратура при рассмотрении заявлений о реабилитации конкретных лиц ссылается на юридические препятствия — якобы решить по существу вопрос о реабилитации расстрелянных польских граждан невозможно, так как не сохранились уголовные и иные дела, содержащие персональное решение о применении высшей меры наказания к отдельному военнопленному. (Схожая аргументация использовалась и при отказах в реабилитации семьи Романовых и расстрелянных вместе с ними — и суд такую аргументацию счел неубедительной.)
Случается, что людей осуждают за убийство при отсутствии трупов, письменных решений и каких бы то ни было документальных следов преступления, только на основании косвенных улик — и прокуратура поддерживает обвинение в суде. Здесь налицо решение Политбюро о расстреле, документы о передаче приговоренных в ведение НКВД и о конвоировании к месту казни, проведены эксгумации и опознание останков, зафиксированы многочисленные свидетельские показания, сохранилась переписка об уничтожении улик — и все равно прокуратура испытывает душераздирающие сомнения.

Ссылка на отсутствие дел лицемерна, аморальна и — главное — противоправна.
Давно установлено, что на польских военнопленных, подлежавших расстрелу по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., имелись только учетные дела военнопленных, которые по предложению председателя КГБ Шелепина были специально уничтожены в 1959 г. из опасения, что «какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции». Преднамеренное уничтожение улик преступления не только не освобождает преступника от ответственности, но само по себе является преступлением. Фактически прокуратура отказывается от защиты прав потерпевших на основании повторного преступления против них — и тем самым защищает преступников!

Кроме того, Закон не возлагает на прокуратуру обязанность непременно «решить по существу» вопрос о реабилитации. В статье 8 прямо указано: «При отсутствии оснований для реабилитации органы прокуратуры по указанным в пункте «д» статьи 3 настоящего Закона делам составляют заключение об отказе в реабилитации, а по указанным в пунктах «а», «б», «г» и «е» статьи 3 настоящего Закона делам в случае поступления заявлений заинтересованных лиц или общественных организаций направляют эти дела с заключениями в суд в соответствии со статьей 9 настоящего Закона». Отсутствие информации у прокуратуры очевидным образом является частным случаем отсутствия оснований — и по букве Закона дело должно быть передано в суд, который и вынесет решение по совокупности имеющихся доказательств. Но попытки заставить прокуратуру исполнять Закон пока остались безуспешны.

Конечно, специально для непонятливых прокуроров можно внести в Закон поправку, которая прямо предусматривала бы в случае утраты дел — в результате умышленных действий коммунистического режима (или иных заинтересованных сторон), стихийных бедствий или событий военного времени — решение вопроса в суде.

Но этот путь нескорый — за последнее время в этот Закон внесены только изменения, ухудшающие положение жертв репрессий; поправки же другого рода много лет лежат без движения.
Впрочем, президент обладает правом законодательной инициативы и может сам обратиться в Госдуму — у предложений президента есть особая убедительность. Может быть, президенту удастся таким образом преодолеть упрямство ГВП.

Мания секретности

Едва ли не самое отвратительное наследие советской власти — мания секретности, сохранившаяся со сталинских времен и усугубленная всевластием бюрократии.
Собственно, это вещи взаимосвязанные — нет лучшей гарантии безнаказанности и бесконтрольности чиновников, чем секретность.

Секретным у нас может оказаться все что угодно — даже принятые в годы раннего застоя постановления Совмина о правилах прописки. В последнее время вдруг заговорили о засекреченности документов московской мэрии — как будто раньше эта засекреченность составляла какой-то секрет.

Не стану извиняться за тавтологию — она не случайна. В нашей стране секрет на секрете сидит и секретом погоняет — вопреки и закону, и рассудку.

Законом об архивном деле строго определены сроки секретности — но если вы думаете, что по истечении этих сроков документы становятся доступны исследователям, то вы человек или очень молодой, или слишком наивный. У нас ни один закон не действует сам по себе, без специальной дополнительной санкции бюрократа (и даже конституционные свободы предоставляются только по согласованию).

Если сроки секретности вышли, то прежде чем попасть к историку, документ должен пройти процедуру рассекречивания, которая в законе не прописана, но тем не менее оказывается обязательной. А поскольку она не прописана, то неизвестно, сколько она будет продолжаться и состоится ли вообще. В общем, как всегда, — умом не понять, можно только верить…

А если сроки не вышли?

Конечно, есть закон, позволяющий обжаловать действия чиновников, в том числе и засекречивание. Тем более что в Законе «О государственной тайне» в статье 8 говорится, что использование грифов секретности для засекречивания сведений, не отнесенных к государственной тайне, не допускается.

Но… тут и начинается самое интересное.

21 сентября 2004 года Главная военная прокуратура прекратила расследование «Катынского дела». Известно об этом стало лишь через полгода, в марте 2005 года, и тогда же было сообщено, что из 183 томов 116 имеют гриф «секретно» или «для служебного пользования». Засекречено оказалось и само постановление о прекращении дела.

Незаконность действий прокуратуры была очевидна — Закон РФ «О государственной тайне» прямо запрещает засекречивать сведения не только о фактах нарушения прав и свобод человека и гражданина, но и о фактах нарушения законности органами государственной власти и их должностными лицами.

В Законе говорится: «Должностные лица, принявшие решения о засекречивании перечисленных сведений либо о включении их в этих целях в носители сведений, составляющих государственную тайну, несут уголовную, административную или дисциплинарную ответственность в зависимости от причиненного обществу, государству и гражданам материального и морального ущерба. Граждане вправе обжаловать такие решения в суде».

И вот граждане, верящие в Закон, стали добиваться рассекречивания — сначала путем переписки.
Казалось бы, если следствие вела Главная военная прокуратура, то она и засекретила. Но в ответ на просьбу снять гриф секретности ГВП сообщила, что решение данного вопроса не входит в компетенцию прокуратуры, а «решение о наличии в материалах уголовного дела сведений, составляющих государственную тайну, приняла 22.12.2004 Межведомственная комиссия по защите государственной тайны».

Межведомственная комиссия, которую возглавляет не кто-нибудь, а глава администрации президента г-н Нарышкин, ограничилась лаконичным заявлением, что оснований для отмены решения от 22 декабря 2004 г. не имеется.

После этого «Мемориалу» оставалось только обратиться в суд с требованием обязать Межведомственную комиссию рассекретить постановление ГВП о прекращении «Катынского дела».
Поведение представителей комиссии в Мосгорсуде позволило понять, каких глубин может достигать у нас секретность. На подготовительные заседания в суд они являлись через раз, и из их слов невозможно было понять, существуют ли в природе решения комиссии, да и про саму комиссию возникали какие-то мучительные сомнения. Самое большее, что они смогли сказать, — что в ближайшее время, вероятно, состоится заседание, на котором эта сверхъестественная комиссия решит, будет ли она что-то отвечать суду. Сама постановка вопроса повергала в трепет — оказывается, есть чиновники, которые могут решать, будут ли они отвечать суду. И это притом что и президент страны, и премьер-министр — юристы, и рассуждают кто про уважение к суду, кто про диктатуру закона…

В общем, в итоге судьба оказалась в какой-то мере благосклонна к суду: на четвертое подготовительное заседание вместо бессловесного представителя пришло письмо за подписью ответственного секретаря комиссии В. Дергачева (надеюсь, я тут не выдаю государственную тайну). В этом письме было всего четыре пункта, и все четыре — совершенно поразительные. Оказывается, во-первых, 22 декабря 2004 года комиссия не принимала решения о засекречивании постановления ГВП. Во-вторых, и решения об отказе в отмене своего решения комиссия тоже не принимала — это пишет тот же чиновник, который годом раньше написал об отсутствии оснований для отмены решения. В-третьих, «Межведомственная комиссия не вправе в инициативном порядке, без запроса соответствующего органа рассекречивать сведения, составляющие государственную тайну». И, наконец, в-четвертых, «Межведомственная комиссия по защите государственной тайны не является органом государственной власти, следовательно, она не может быть ответчиком по данному делу» — и поэтому рассматривайте дело без представителя комиссии.

Самый неожиданный лично для меня пункт — конечно, четвертый. Я-то грешным делом думал, что комиссия — это типичный орган государственной власти, созданный указом президента для решения государственных задач. Ан нет, оказывается, это обычная НКО. Наконец посрамлены те, кто говорит, будто в России недостаточно демократии. Ну скажите, где еще вопросы о секретности решает общественная организация?

Но к тихой радости за достижения отечественной демократии примешиваются тяжкие сомнения. Неужели Главная военная прокуратура так беззастенчиво и неуклюже врала? И еще страшнее — неужели она так врала не только нам, но и (страшно вымолвить) государственным структурам, в том числе и суду?

Ведь появилось откуда-то в решении Московского окружного военного суда от 14 октября 2008 г. и в кассационном определении Верховного суда РФ от 29 января 2009 года то же самое утверждение: «отдельным томам т. н. «Катынского» уголовного дела решением Межведомственной комиссии по защите государственной тайны от 22 декабря 2004 года присвоен гриф «совершенно секретно» в связи с нахождением в них документов со сведениями, составляющими государственную тайну».

Если г-н Дергачев пишет правду, то возникает вопрос о пересмотре этих судебных постановлений — как опирающихся на ложную информацию.

И еще неприятнее — игры чиновников в секретность довели уже до международного конфуза. Письмо г-на Дергачева, если оно правдиво, свидетельствует о некомпетентности уполномоченного РФ при Европейском суде по правам человека г-на Матюшкина, который 19 марта 2010 г. в официальном ответе России Страсбургскому суду также заявил, что «22 декабря 2004 г. решением Межведомственной комиссии по защите государственной тайны 36 томам <…> присвоен гриф «совершенно секретно» в связи с тем, что в них находятся документы, содержащие сведения, составляющие государственную тайну».

Тут уже налицо дезинформация международных органов!

К чести судьи Э.А. Магжановой надо отметить, что позиция МВК, изложенная в письме от 25.06.2010, не показалась ей убедительной, и она направила запрос с требованием предоставить суду:
— мотивированное решение МВК по заявлению «Мемориала»;
— протокол заседания, на котором было рассмотрено указанное заявление;
— регламент Межведомственной комиссии по защите государственной тайны, определяющий порядок рассмотрения заявлений о рассекречивании материалов.

Более того, судья указала в запросе, что дело приняло недопустимо затяжной характер по причине длительного исполнения судебных запросов Межведомственной комиссией и неявки в судебное заседание ее представителя, непредоставления развернутого и мотивированного отзыва на заявление «Мемориала». Судья даже пригрозила штрафом в случае неявки представителя МВК!
Однако на последнее заседание 2 ноября вместо представителя МВК в суд пришло письмо от 28.10.2010, в котором опять-таки содержались поразительные вещи. Во-первых, ответ МВК на заявление «Мемориала» не является решением. Во-вторых, у МВК вообще нет документа, определяющего порядок рассмотрения заявлений о рассекречивании материалов. В-третьих, оказывается, 22 декабря 2004 года было принято решение не о засекречивании, а о сохранении режима секретности в отношении постановления ГВП о прекращении «Катынского дела». В-четвертых, наконец прямо сказано, что постановление о прекращении «Катынского дела» было засекречено самой Главной военной прокуратурой. И самое интересное — отмена решения МВК о сохранении режима секретности «не повлечет за собой снятие грифа секретности с указанного Постановления». «Право рассмотреть вопрос о степени секретности указанного документа» находится в компетенции ГВП.

Остается, впрочем, неясно, станет ли постановление доступно, если ГВП вдруг решит его рассекретить, или потребуется снова согласование с МВК.

Вряд ли стоит доверять Межведомственной комиссии в ее попытках прикинуться сугубо совещательным и неформальным органом. На обложках тех томов, что передали польской стороне, стоит штампик Межведомственной комиссии – «РАССЕКРЕЧЕНО. Решение МВК № 193-РС от 22.12.2004» (http://www.caw.wp.mil.pl/images/belw_12.jpg).

Похоже, всерьез разобраться в этой истории невозможно без тщательного изучения этого самого решения № 193-РС.

Шуты в гороховых пальто

Не знаю, повлияло ли на ход разбирательства заявленное на предпоследнем заседании ходатайство «Мемориала» о привлечении к процессу Федеральной службы безопасности в качестве третьего лица, но…

На последнем заседании 2.11.2010 отсутствие представителя МВК и мотивированного отзыва МВК на заявление «Мемориала» судье нисколько не помешало, и речь о принудительной доставке представителя МВК в зал суда не шла.

В начале заседания судом было отказано в ходатайстве «Мемориала» об истребовании из ГВП и МВК ряда документов — постановления ГВП от 21 сентября 2004 г. о прекращении «Катынского дела», экспертного заключения Федеральной службы безопасности, на основании которого Главная военная прокуратура засекретила свое постановление, и решения МВК от 22 декабря 2004 г. о сохранении режима секретности постановления ГВП.

Не очень понятно, как можно признать законными решения, не знакомясь с их текстом, — но суду это удалось.

Суд отказал также в ходатайстве «Мемориала» о привлечении Федеральной службы безопасности к участию в деле.

Вполне вероятно, что первопричина засекречивания не в постановлениях ГВП и не в решениях МВК. Очень может быть, что причиной всему — давнишние штампы «Сов. секретно», автоматически ставившиеся на любой бумажке НКВД-МГБ-КГБ. Нынешние чекисты хранят верность этим штампикам, так же как и дню рождения своей организации, и вовсе не торопятся рассекречивать даже то, что обязаны по закону.

Возможно, именно поэтому на протяжении многих лет ГВП и МВК морочили голову не только налогоплательщикам, но также государственным и международным органам. Эти дурацкие игры в термины «засекречивание» и «решение о наличии сведений, составляющих государственную тайну», это перепихивание ответственности — все это хорошо для подготовительной группы детсада, а не для чиновников, изображающих, будто делают важное государственное дело. Эти шуты в гороховых пальто позорят Россию перед всем миром.

Возвращаясь к началу — эта история показывает, что мания секретности нисколько не слабеет. Секретны оказываются не только документы, которые давно должны быть общедоступны, но даже сведения о том, кто эти документы засекретил.
И суды, о необходимости доверия к которым неоднократно говорил президент Медведев, столкнувшись с секретностью, немедленно поджимают хвост…
Ни доверия, ни уважения к суду это не прибавляет.

* * *

И последнее.

От того, как будет (и будет ли) решен вопрос о «Катынском деле», зависят не только российско-польские отношения. От этого в большой степени зависит доверие к нашей стране во всем мире: будут Россию воспринимать как мало изменившийся кусочек Советского Союза или как новую демократическую мировую державу.

Разумеется, «Катынское дело» — казус прежде всего юридический, и в этом качестве оно легко могло бы быть решено при наличии действующего закона и независимого суда.

Но в России это упирается в главный политический вопрос, в необходимость главного политического решения. Оно только одно и нужно — решение о том, что законы должны соблюдаться независимо от мнения ведомств и чиновников и без их дополнительного разрешения.
Это решение гораздо важнее, чем все инновационные проекты вместе взятые. Не знаю только, есть ли в российской власти люди, могущие и готовые его принять.

Источник: novayagazeta Автор: Ян Рачинский