Одна из острейших проблем современного ближнего и среднего востока

На Ближнем и Среднем Востоке (БСВ) расположены почти три десятка многонациональных государств, и почти во всех, за исключением православного Кипра и толерантного к меньшинствам еврейского Израиля, доминирует ислам, формы которого не менее разнообразны, чем у христианства и иудаизма.

Еще век назад в империях — колониальных Британской и Французской, султанской Турции и шахской Персии — место было для всех. Национальные и религиозные меньшинства, горожане и жители деревень, оседлое население и кочевые племена составляли сравнительно стабильную мозаику, элементы которой, правда, находились в сложных отношениях друг с другом.

Лояльность к правителю и его наместникам в большинстве случаев была достаточным основанием для права на жизнь. Система налогов, узаконившая повышенные сборы с немусульман, шариат и традиционное право закрепляли его. Немногочисленная правящая элита, колониальная и местная, нуждалась в меньшинствах, умело противопоставляя их основному населению. Они организовывали торговлю и сбор налогов, служили в администрации и элитных частях, охранявших правителя и столицу, контролировали границы — особенно замиренные кочевые племена.

Вероисповедание, национальные обычаи и внутренняя система управления меньшинств для империй значения не имели. ХХ век обрушил все это — вместе с самими империями.

ДВА ПРОЕКТА

Одним из ключевых факторов, формирующих политическую повестку дня региона, к концу ХХ века стало противостояние шиитов и суннитов. Притеснение шиитов в суннитских регионах и суннитов в шиитских, в первую очередь Иране, — характерная особенность БСВ. Численность шиитов растет быстрее, чем суннитов, меняя в их пользу демографический баланс, но проблема шиито-суннитского противостояния отличается от страны к стране и от общины к общине.

Позиции исмаилитов и представителей суфийских орденов не слишком устойчивы на большей части БСВ. Положение друзов Ливана и Сирии, ибадитов Омана и зейдитов Йемена стабильно. Сирийские алавиты правят страной с большинством суннитского населения. Суннитская династия Бахрейна — с шиитским большинством. Ослабление с конца 70-х годов традиционных монархий и авторитарных военизированных ближневосточных режимов, опиравшихся на национализм в сочетании с апелляцией к местным традициям (включая религиозные ордена, племенные и клановые связи), исламу и социализму (или этатизму), открыло дорогу к власти радикалам-исламистам, обострив противостояние государства с меньшинствами.

Исламская революция и политический ислам, сменившие в начале ХХI века социалистическую революцию и социалистическую систему в борьбе за насильственное переустройство мира, реализовались в рамках двух проектов — шиитского и суннитского. Олицетворением первого стала исламская революция в Иране и ее противостояние с Израилем, Западом, суннитскими радикалами, монархиями и светскими автократиями арабского мира — Ираком, Египтом, Саудовской Аравией и ОАЭ.

Символ второго проекта — «Аль-Каида», ее союзники и клоны: афганские и пенджабские талибы, центральноазиатские «Хизб-ут-Тахрир» и «Джамаат Ислами», сомалийские «Аш-Шабаб» и Союз исламских судов, «Аль-Каида Магриба» и алжирская ВИС, египетские «Братья-мусульмане», пакистанская «Лашкар и-Тойба» и др. В теории этот «зеленый интернационал» организован для борьбы с тем же Израилем. На практике он воюет с Западом, правительствами исламских стран, шиитами, немусульманскими общинами стран исламского мира и государствами, «угнетающими правоверных» (включая Китай, Индию и Россию).

Шиитский проект исламской революции был реализован в рамках централизованной государственной политики. Суннитский до самого последнего времени осуществляло сообщество не имеющих единого центра, автономных, находящихся на самофинансировании организаций и групп, хотя эволюция турецкой Партии справедливости и развития дает основания говорить о поддержке со стороны ПСР смягченного варианта суннитского исламского проекта. В случае расставания Турции с кемализмом и ее окончательного присоединения к миру исламской политики эта страна, конкурируя с Саудовской Аравией и Египтом, имеет все шансы занять положение идеологического и геополитического противовеса Ирана — традиционное для нее на протяжении последних пяти веков.



У КАЖДОГО СВОЯ «ГОЛОВНАЯ БОЛЬ»

Даже поверхностное описание конфликтного потенциала БСВ, связанного с проблемой меньшинств, оставляет мало сомнений в том, что она имеет для региона такое же значение, как межгосударственные конфликты, отношения с бывшими метрополиями, демографический, социальный и экологический кризисы, являясь их неотъемлемой частью, а иногда — первопричиной и основой. Границы империй разделяли курдов и берберов, загава и беджа, пуштунов и белуджей, азербайджанцев и армян, но это было объяснимо и ощущалось не столь болезненно: существование в имперской модели имело свои преимущества для всех. А что теперь?

Вот, например, белуджи. В Пакистане они оказались на вторых ролях, а правящую элиту страны сформировали выходцы из Пенджаба, Синда и беженцы из Индии — мухаджиры. В Афганистане их оттеснили от власти пуштуны и таджики. В Иране им не удалось конкурировать на равных с персами и азербайджанцами.

Или берберы. В Марокко они сохранили привилегированное положение, которое занимали при французах, но в Алжире, несмотря на активное участие в борьбе за независимость, не были допущены к властным рычагам.

Представители некоторых нацменьшинств смогли эмигрировать: курды — в Германию, белуджи — в Великобританию и Оман, берберы — во Францию. Но у ряда других народов такой возможности просто не было.

Как следствие — проблема Западной Сахары и войны с партизанами-«сахрави» Фронта Полисарио, действующими с территории Алжира, — главная «головная боль» современного Марокко. Борьба берберов, поддерживаемых Францией (и в скрытой форме тем же Марокко), против арабизации, осложняющая противостояние армии с исламистами в длящейся второе десятилетие гражданской войне в Алжире. Восстание туарегов (Вторая туарегская война, которая, как и столкновения племен в Судане и Чаде, во многом была срежиссирована Ливией) и «талибанизация» Сахеля ставят под вопрос стабильность внутренних районов всей бывшей Французской Северной Африки. Конфликт «белых» и «черных» мавров и борьба мавров и «африканцев» за правобережье реки Сенегал дестабилизируют Мавританию.

Успех террористических атак исламских радикалов на еврейские общины Марокко, Туниса и Турции демонстрирует бессилие властей этих стран в борьбе с местными «каидистами». В Египте государство не может защитить от местных исламистов последнюю крупную христианскую общину БСВ — коптов, с трудом справляется с недовольством нубийцев и беджа, осложняемым пограничным спором с Суданом вокруг «треугольника Халаиб» и практически не контролирует Синай, бедуины которого противостоят египетской армии при открытой поддержке Ирана.

В Судане наступление Сахары, спровоцировавшее войну племен в Дарфуре, увеличило угрозу распада страны по итогам референдума 2011 года, обещающего увековечить противостояние исламского севера с христианским и анимистским югом, урегулировать которое пытаются США, Франция, Россия, Китай, Катар, Египет, Ливия, Африканский Союз и ООН. Этноконфессиональное соперничество в Эритрее меркнет на фоне войны «всех против всех» в де-факто переставшем существовать в качестве государства Сомали. Непосредственными участниками конфликтов на Африканском Роге являются Эфиопия и суннитский «зеленый интернационал» при активной закулисной деятельности Ирана.

Помимо проблемы сомалийских беженцев, живущих в Йемене, соперничество Ирана и Саудовской Аравии за влияние в этой стране спровоцировало конфликт с саудитами зейдитских племен Северного Йемена, справиться с которыми официальная Сана оказалась так же неспособна, как и с сепаратистами Йемена Южного. В Саудовской Аравии, атакуемой изнутри «членами заблудшей секты», как называют в королевстве сторонников созданной в 80-е годы при активном участии правящей династии и саудовских спецслужб «Аль-Каиды», под вопросом лояльность шиитов Восточной провинции и зейдитского Ассира.

Поддерживаемое Ираном соперничество шиитов и суннитов в малых монархиях Персидского залива осложняется демографическим дисбалансом между их гражданами и выходцами из стран арабского мира, Южной и Юго-Восточной Азии, составляющими абсолютное большинство населения.

Вражда этноконфессиональных групп в Ливане, на ситуацию в котором влияют США, Франция, Саудовская Аравия, Сирия и Иран, остро проявляется в конфликтах властей с живущими на территории страны палестинцами, в противостоянии суннитов, друзов, христиан и шиитов (распри происходят и внутри этих общин).

Основные проблемы Ирака — противостояние арабов и курдов, создавших на севере страны квазигосударство, а также суннитов и шиитов. Туркоманы, палестинцы, христиане всех толков, йезиды и другие национальные и конфессиональные меньшинства в постсаддамовском Ираке дискриминируются, являются объектом преследований и эмигрируют из страны. Значительное (до 4 миллионов) число беженцев и перемещенных лиц, конфликты между местными суннитскими племенами и «Аль-Каидой», шиитскими шейхами и группами шиитов, ориентирующихся на Иран, осложняют отношения меньшинств Ирака. Проблема усугубится после ухода из страны воинского контингента США и неизбежного последующего раздела Ирака на зоны влияния Ирана, Сирии и Турции.

Для правящего режима Хашимитской Иордании, опирающегося на бедуинские кланы, черкесов и чеченцев, проблемной частью населения являются палестинцы, составляющие большинство в стране.

Турция на протяжении десятилетий подавляет курдский национализм, грозящий самому существованию республики.

Решение проблем конфессиональных меньшинств Ирана включало законодательную регуляцию жизни и общественно-политической деятельности евреев, парсов и христиан, игнорирование суннитов и подавление бахаистов и йезидов. По-разному решались в ИРИ проблемы сосуществования персов с арабами Хузестана, тюркоязычными азербайджанцами и туркменами, курдами, лурами, белуджами и представителями других ираноязычных групп. Выступления жителей национальных окраин Ирана, спровоцированные исламской революцией 1979 года, войной с Ираком и памятью о просоветских Гилянской республике 20-х и Мехабадской 40-х годов, были подавлены. Азербайджанцы — наиболее крупное и влиятельное меньшинство были инкорпорированы во властные структуры, включая высший уровень. Прочие этнические группы получили представительство в местных органах власти.

Антиправительственные выступления племен на восточной границе, контроль над которой Тегеран установил только в конце 60-х — начале 70-х годов, подавляются Корпусом стражей исламской революции. В первую очередь это касается племен и кланов, контролирующих каналы доставки наркотиков из Афганистана, и террористов-белуджей из радикальной суннитской организации «Джандалла».

Проблема религиозных и национальных меньшинств Афганистана — проблема войны «всех против всех». Баланс, существовавший в Афганистане до конца 70-х годов, в рамках которого государствообразующую роль играли пуштуны, в первую очередь племена дуррани и гильзаи, необратимо разрушился за 30 лет войны. Талибы, «афганские арабы» и представители других иностранных исламистских групп, входящих в «Аль-Каиду» или действующих самостоятельно; шейхи и муллы, ориентированные на Пакистан или Иран; племена, поддерживающие отношения с США и их партнерами по НАТО или борющиеся с ними, составляют сложнейшую мозаику, объединяемую единственным фактором: производством и экспортом наркотиков.

Сегодняшний Афганистан, как и Сомали, Ливан или Ирак, несмотря на наличие парламента и правительства, — бывшее государство. Он целиком состоит из меньшинств, и все его проблемы — проблемы этих меньшинств, их отношений между собой и с соседними странами.

Афганистан оказывает разрушительное воздействие на Пакистан, граница с которым не существует ни де-факто, ни де-юре (срок действия соглашения, согласно которому линия Дюранда в 1893 году отделила Британскую Индию от Афганистана, истек). Традиционные для Исламабада проблемы — сепаратизм в Синде и Белуджистане, противостояние с Индией из-за Кашмира, более 3 миллионов беженцев и перемещенных лиц из Афганистана, теракты, организуемые радикальными исламистами против шиитов, христиан и других религиозных общин, противостояние армейского руководства с юридическим истеблишментом и оппозиционными партиями — в последние годы обострились. Военные действия против исламистов в Северо-Западной пограничной провинции, на «территории племен», не только стали причиной появления 2,5 млн новых беженцев, но и перенесли террористическую активность во внутренние районы Пакистана, включая крупнейшие города, военные и ядерные объекты.

НЕОБХОДИМО ДЕЙСТВОВАТЬ ЖЕСТКО

Каждая из перечисленных выше стран имеет присущие только ей особенности, но общие закономерности, характерные для всего региона, хорошо заметны. Одна из них — зависимость энергетических проектов от решения проблем меньшинств. Сепаратизм белуджей представляет опасность для прокладки ирано-пакистанского газопровода. Террористическая деятельность курдов угрожает сорвать поставки в Турцию газа и нефти из Ирана и Ирака. Стратегический характер этих проектов для Турции, ИРИ и Пакистана хорошо объясняет, почему Анкара, Тегеран и Исламабад проявляют такое упорство в замирении этих территорий.

Другая закономерность — проблема племен, значимая не только для Африки, но и для стран БСВ. Традиционно игнорируемый политкорректным Западом трайбализм имеет важнейшее значение для понимания идущих в регионе процессов, включая происходящее в арабском мире, зоне АфПака и граничащем с ней Восточном Иране.

Глобализация, обеспечив доступ к современному вооружению и средствам связи традиционных социумов, превратила проблему меньшинств в проблему негосударственных вооруженных формирований повышенной боеспособности. Предоставив в 80-е годы афганским моджахедам спецсредства для борьбы с СССР и обучив их современным методам ведения боя, Запад открыл ящик Пандоры, заложив фундамент не только современного терроризма, но и проблем «войны с террором».

В ходе этой войны племя на равных противостоит подразделению коммандос, деревня превращается в укрепрайон с эшелонированной обороной, а пиратский «москитный флот» парализует океанские коммуникации. Столкновения с подобным противником американской армии и ее партнеров по коалиции в Ираке и Афганистане, израильского ЦАХАЛ в Южном Ливане и секторе Газа, международной военно-морской группировки в западной части акватории Индийского океана выявили необходимость серьезной корректировки стратегии и тактики ведения военных действий.

Главным условием победы государства в войне такого рода является изоляция противника и лишение его поддержки извне. Партизанские группировки не могут противостоять регулярной армии на протяжении длительного времени, не получая оружия и боеприпасов. Главным условием их выживания является поддержка со стороны страны, способной организовать снабжение и обучение их личного состава на уровне, сопоставимом с армией, против которой они воюют. В противостоянии с Израилем такой страной, организующей против него «войны по доверенности», которые ведут ХАМАС и «Хезболла», является Иран. Другим похожим примером можно считать упомянутый выше захват саудовской территории йеменскими хоуситами.

В 80-е годы советский контингент в Афганистане воевал с противником, которого поддерживали весь исламский мир, Запад и Китай. Сегодняшних талибов не поддерживает ни одна «великая держава», и главная проблема, с которой сталкивается западная коалиция в Афганистане, — определение целей и методов ведения войны. Последняя не может вестись как «гуманитарная операция», не выигрывается без жертв, в том числе среди гражданского населения, и не имеет шансов на успех, когда ресурсы, сроки действий и полномочия командования действующей армии изначально ограничены. При этом, как показывает опыт Израиля, альянс антиглобалистов, активистов пацифистских движений, политиков левого толка и исламистов успешно противостоит попыткам подавления террористических движений в международных организациях и на дипломатической арене и способен проводить эффективные превентивные операции, примером которых является «Флотилия свободы».

Победить иррегулярного противника можно только действуя с достаточной степенью жесткости на протяжении всего периода времени, который нужен для его полного разгрома, игнорируя попытки прервать операцию «во имя соблюдения прав человека». Это сделало руководство Шри-Ланки, разгромив «Тигров Тамил-Илама» в кровопролитной, непрерывной и сравнительно короткой кампании, подчиненной единственно принципу военной целесообразности, после десятилетий безуспешного противостояния по правилам «мирового сообщества».

Так действовал и Китай в противостоянии с сепаратизмом в Синьцзян-Уйгурском автономном районе и Тибете.

Еще одна составляющая успеха в решении проблемы меньшинств — физическое присутствие на спорной территории, длительный контроль над действующей там системой образования и СМИ, формирование лояльной «центру» национальной и конфессиональной элиты. Именно это сделала Россия в Чечне, ИРИ — в иранском Азербайджане и не сделал Израиль в Палестине. Попытка дистанцироваться от непосредственного участия в решении проблемы, передоверив упомянутые функции «мировому сообществу», «коспонсорам» или «международным организациям», выводит конфликт на новый уровень и увековечивает его, тем более что задачей «миротворцев», как правило, является не разрешение конфликта, а сам процесс.

Последним фактором, который следует упомянуть в контексте решения проблем меньшинств, учитывая то, что способные самостоятельно решать эту задачу торговые меньшинства регион большей частью покинули, является экономика. Вопрос не в том, чтобы проблема была «завалена деньгами», как это принято в современной западной и российской практике: эти средства в конечном счете не будут инвестированы в реальный сектор, но неизбежно приватизированы верхушкой приближенных к «центру» местных правящих кланов. В лучшем случае они будут украдены или пойдут на организацию наркоторговли, в худшем — израсходованы сепаратистами на террористическую и военно-диверсионную деятельность. Пример Афганистана, Ирака, Палестины и ряда других стран БСВ в данном случае однозначен.

Организация эффективной системы управления и прозрачной экономики, способной вывести депрессивные регионы проживания меньшинств современного БСВ на самофинансирование, — реальная задача в случае проведения в жизнь долгосрочной стратегии. К сожалению, стратегию эту в регионе в настоящее время демонстрирует на собственных окраинах один лишь Китай.

Евгений САТАНОВСКИЙ президент Института Ближнего Востока

www.vpk-news.ru