Знаете, какой самый неимоверный кайф я словил за последний год? Новый год в Австрии? Нет. Сплав на плотах по реке Велесе? Снова нет. Командировка на холодный Байкал из задыхающейся от жары и дыма Москвы? Даже это — нет.

Самый большой кайф я испытал, когда неделю прожил в обычной советской однокомнатной квартире. Где были диван, стол, табуретка, ванна, раковина и холодильник. У меня было несколько смен нижнего белья и одна — верхнего. Я сходил в магазин, купил на 1000 рублей продуктов, и мне их хватило от пятницы до пятницы. И вокруг меня не было ничего лишнего.

Да, господа психиатры, я хочу поговорить об этом. У меня, кажется, развивается интересная форма паранойи. И не у меня одного. Я стал бояться лишних вещей, бумаг, дел, информации и даже удовольствий. Просто на каком-то жизненном этапе вдруг понимаешь, что вокруг тебя накопилось слишком много избыточного и бессмысленного. И оно — это лишнее — начинает вести себя агрессивно. И ты начинаешь его — этого лишнего — бояться.

Еле сдерживаешь раздражение, когда тебе дарят ненужные и даже нужные подарки, и совершенно искренне просишь друзей приходить на день рождения с пустыми руками, но они не слушаются. Неадекватно реагируешь на предложение жены пойти в «Мегу» и купить тебе новые джинсы, потому что у порядочного человека должно быть пять-шесть разнообразных штанов, а как же иначе? Приходишь в ужас, когда видишь, сколько у твоего ребенка в детской комнате скопилось игрушек — одних машинок штук тридцать, как можно каждую из них любить? И вдруг понимаешь, как это прекрасно — набрать целый мешок разнообразных предметов и с размаху выкинуть их на помойку. Да, они будут скулить, кусаться, жалобно смотреть тебе в глаза и лизать руки, но от этого кайф распрощаться с ними будет лишь сильнее.

И если вы думаете, что сейчас я начну громко ныть о всеразрушающей силе вещей, то вы уже ошиблись. Ныть я буду ровно о противоположном — о том, что вещи свою силу как раз стремительно теряют, а мне этого очень не хочется. Я люблю вещи. Но я хочу, чтобы вещи были родственниками, членами семьи, а не кратковременными сексуальными партнерами. У меня по отношению к вещам самые серьезные намерения.

Что бы там мы о себе ни думали, среди людей нет ни одного, кто был бы абсолютно свободен от мира окружающих его предметов. Любая серьезная вещь несет в себе не только прагматическое и эстетическое, но и сакральное начало. И именно на фетишизацию делает сегодня ставку реклама. Когда мы видим рождающуюся из брызг и ледяного дыма новую модель всемирно известного автомобильного бренда, где-то в глубине сознания просыпается дохристианский человек, готовый пасть перед величием этого божественного предмета — ну или хотя бы приобщиться к нему путем употребления.

Но даже языческий пантеон все-таки не резиновый. И культ вещей, как и любой другой культ, десакрализуется, если богов становится слишком много.

Когда вы последний раз слышали выражение «облюбовать вещь»? А наши дети, они еще говорят друг другу с придыханием — «это папин зонт, они под ним с мамой ходили, когда познакомились»? А кто еще помнит, что такое фамильные драгоценности? Мы даже свадебные платья и костюмы перестали хранить как реликвию. Вещи теперь быстро ломаются, а если не ломаются, то устаревают, выходят из моды, надоедают. Они приходят в наши дома, как мужья на час или девочки по вызову. Душа не успевает к ним прикипеть и даже просто их прочувствовать. А раз так — мы утрачиваем и чувство меры в их потреблении. Покупая очередную шмотку, новинку, гаджет, уже не задумываемся, насколько все это нам реально нужно, и даже не понимаем, нравится оно нам или нет. Мы решаем кратковременную задачу: поднять испорченное на работе настроение, порадовать ребенка, успокоить хотя бы на время жену, которая не может без подарков, а то и просто становимся жертвой рекламы, о чем понимаем уже на следующий день, но поздно.

В результате вещей вокруг нас становится много, очень много, слишком много, мы перестаем их понимать, с ними дружить, их контролировать. Каждая вещь — это какой-то знак, какое-то высказывание, каждая вещь о чем-то говорит, но, достигая избытка, они создают неимоверный шум, который отравляет жизнь и дезориентирует в экзистенциальном пространстве.
В конце концов вещи становятся врагами. И это не только проблема богатых. Просто у одних людей лишнее — дорогое, у других — так себе, у третьих — дешевое. Но цена никак не влияет на вражескую суть твоего персонального лишнего.

Первые возгласы протеста против гонки имущественного вооружения все отчетливее слышны с Запада. В СМИ все чаще можно встретить словосочетания «вещевое вегетарианство», «новый аскетизм», «экология потребления» — причем в последнем случае имеются в виду не столько думы о состоянии планеты, сколько элементарная забота о собственном психическом здоровье. Складывается ощущение, что Европа затосковала по протестантскому духу. Даже среди людей обеспеченных становится модным покупать одежду в магазинах секонд-хенд, причем и здесь довольствоваться минимумом — не по экономическим, а по идеологическим соображениям. Появляются первые лидеры такого образа жизни. В их числе — англичанка Леттис Уилкинсон, которая в этом году издала книгу «Благотворительный шопинг и бережливый стиль жизни». Она призывает европейцев не только сдавать в магазины свои ношеные шмотки, но и покупать б/у, поскольку это правильно со всех точек зрения — и экологической, и психологической, и нравственной. А несколькими годами раньше ее соотечественник Барри Шварц выступил с исследованием «Парадокс выбора. Почему „больше“ значит „меньше“. В нем он доказывает, что разумный аскетизм — единственный способ получить в современном мире самую дорогую из услуг. Достичь гармонии между понятиями „что я есть“ и „что мне нужно“.

В России осознание этого бремени лишнего — пока удел немногих. Слишком много людей, которые еще не наелись, а если и наелись, то вынуждены играть по общим правилам, которые пока задают ненаевшиеся. Но чует мое коллективное бессознательное — мы уже близко, еще чуть-чуть…
Тут это… Господа психиатры говорят, чтобы я закруглялся. Им уже все со мной ясно.
Источник: izvestiaizvestia Автор: Дмитрий Соколов-Митрич