Боевики в Приэльбрусье обложили бизнесменов данью
23 марта 2011

Спецкор Дарья Асламова попыталась на месте разобраться, откуда берут деньги на проведение терактов боевики?

Почему бандитов регулярно ликвидируют, а меньше их не становится? И как самая спокойная до последнего времени республика Северного Кавказа Кабардино-Балкария вдруг превратилась в одну из самых упоминаемых в милицейских сводках?

«У нас тишь да гладь, а потом: хрясь!»

«Не рискуйте ехать в ночь: менты на постах могут стрелять без предупреждения», — заявила мне по телефону знакомая журналистка из Нальчика. «Это как — без предупреждения?» — изумилась я. «А что вы хотите? После 9 вечера у нас комендантский час, а на большей части Кабардино-Балкарии введен режим КТО — контртеррористической операции».

Аэропорт в Минеральных Водах. Опоздавший самолет из Москвы. Вокруг — ночь, грозящая бедой, ветер и снег. До столицы Кабардино-Балкарии Нальчика по такой погоде — не меньше двух часов ходу. «Может, переждем до утра?» — спрашиваю я моего приятеля, видного кабардинского политика Ибрагима Яганова. «Да чего ты боишься? — хохочет он. — Что федералы ночью по ошибке подстрелят? Так ведь нет их. Дорога пуста. Федеральную трассу по ночам никто не охраняет». «Брешешь! Как не охраняют?! — опешила я. — К вам, по слухам, нагнали до 4000 бойцов». «Так бойцы в тепле сидят, пока им суточные и боевые капают. А ночью ни один дурак на улицу не сунется. Поехали, сама увидишь».

Граница Ставрополья и КБР. Последний «серьезный» пост. «Ну что, Россия кончилась?!» — то ли спрашивают, то ли сообщают мне.

Названия городов вдоль дороги звучат как криминальные сводки. Чегем, где в конце января убили главу администрации Михаила Мамбетова, а 2 февраля в центре города положили пятерых гаишников, мирно обедавших в кафе (одиннадцать детей остались сиротами). На дороге рядом с Чегемом — пустой пост ГАИ, заметенный снегом. Город Баксан, сердце ваххабитского подполья, где в пригородных лесах в конце декабря найдены тела семерых охотников из Ставрополья, а 18 февраля в селе Заюково расстреляна машина с пятью московскими туристами. На посту мерзнет одинокий гаишник, который пропускает всех. «Что за бардак? — не выдерживаю я. — Где милиция, «которая меня бережет»? Кому я плачу налоги? Почему не проверяют документы и багажники? Где спецназ? Где ОМОН?» «А, ты про «маски-шоу»? Они днем охраняют гаишников, которые, в свою очередь, охраняют сплошную линию на дороге и дань собирают, а потом делятся друг с другом, — говорит Ибрагим. — Ты мне объясни, почему у нас бандиты все с открытыми лицами, а честные спецназовцы, как бандиты, в масках? И почему в разгар «контртеррористической операции» по республике разъезжают машины с тонированными стеклами, которые в первую очередь надо было запретить?»

Въезд в Нальчик, прехорошенький, опрятный городок, который недавно атаковали бандиты, охраняют два не слишком ретивых гаишника, а у здания ФСБ, несколько дней назад обстрелянного злоумышленниками, и вовсе ни души. В разгар комендантского часа по городу шарахаются группы молодых мужчин, а в ресторанах догуливает народ постарше и посолиднее. «В городе у нас обычно тишь гладь да божья благодать, — говорит хозяин кафе. — А потом: хрясь! — за углом замочат кого-нибудь. И опять тихо. В ресторанах по вечерам музыка, свет, гульба, а на соседней улице может бой идти. Люди привыкли. Убитых оплакивают и хоронят, потом забывают, и снова жизнь идет».

Новая братва

Страх. Всепоглощающий животный страх охватил маленькую и когда-то гордую республику. Люди боятся собственной тени. Интервью в основном дают на условиях полной анонимности: «Фамилию говорить не буду. Имя и профессию измените. И вообще напишите просто — местный житель». Что же произошло?

До 2010 года линия фронта четко проходила между ваххабитским подпольем и силовиками. Милиционеры гибли десятками, но гражданских бандиты принципиально не трогали.

«У нас после 90-х появились верующие ребята, отучившиеся за границей, где-нибудь в Саудовской Аравии или Сирии, которые основали Исламский центр и начали проповедовать ислам нового, импортного толка, — говорит активист общественного движения «Адыгэ Хасэ» Заур Боров. — Силовики исправно их мочили — периодически паковали верующих в багажники, вывозили и избивали. На волне возмущения действиями властей сформировалось исламское подполье, которое возглавили два человека — Муса Мукожев и Анзор Астемиров. Они абсолютно сидели на идеологии и воевали с официальной властью по идейным соображениям. Силовики, в свою очередь, гонялись за ними. Обычных людей это не касалось никак. При Мукожеве и Астемирове ни один гражданский не пострадал. Они адресно воевали: ликвидация определенных личностей и никаких взрывов, никаких терактов. Шла такая параллельная жизнь в республике. В это время поднималась другая исламская поросль: маргинальные люди, бывшие рэкетиры и бандиты активно принимали ислам. Блатная мода уже сошла на нет, и популярными стали намаз и пятничные молитвы. Эти «новые мусульмане» занялись сбором дани для ваххабитского подполья. Такой рэкет в религиозной обертке. По разным данным, в год собирается с коммерсантов и чиновников от
170 миллионов до полумиллиарда рублей, и этот бизнес набирает обороты. Идеологическая верхушка вроде Астемирова и Мукожева к рэкету отношения не имела. Когда они начали выяснять, куда идет дань, их тут же грохнули одного за другим».

«Мукожеву устроили засаду в селе Дыгулыбгуей, — говорит житель этого села Арсен К. — Сдали его свои же подпольщики. Он как раз приехал на разборки: куда идут деньги исламского подполья? Переночевал в селе, выехал из дома, и за углом его солдатик из гранатомета замочил. Даже «руки вверх!» не предложил».

После зачистки духовных лидеров Мукожева и Астемирова подполье резко сменило тактику. Убивать стали много, жестоко, не церемонясь. В декабре 2010-го два убийства потрясли город. Главу Духовного управления мусульман Кабардино-Балкарии муфтия Анаса Пшихачева, человека, по общим отзывам, мягкого и миролюбивого, расстреляли на пороге собственного дома. По той же схеме убили известного ученого-этнографа, доктора филологических наук Аслана Ципинова. Профессор был известен в республике как собиратель фольклора и пропагандист традиций и обычаев. «Религии приходят и
уходят, а нация остается», «Мы прежде всего адыги, а потом уже мусульмане» — такие высказывания ученого ваххабиты расценили как языческие. Граница между «людьми мира» и «людьми войны» перестала существовать. Стало ясно, что убивать могут всех — даже безоружных и беззащитных. «То, как убили муфтия и профессора, любой гражданин может примерить на себя, — говорит лидер общественного движения «Хасэ» Ибрагим Яганов. — И люди из страха стали платить в общак. Ислам в данном случае лишь прикрытие для бандитизма».

«Это выглядит и страшно, и анекдотично, — говорит коммерсант Арсен К. — Теперь на разборки между бизнесменами приезжает молящаяся активно пацанва. Сперва они возносят молитву Всевышнему, чтоб он не дал им ошибиться в рассуждениях, а потом какой-нибудь двадцатилетний отморозок выступает в роли третейского судьи между двумя пятидесятилетними мужиками и получает за это хороший процент. Исламское подполье полностью заняло нишу преступного мира и выбило из этого бизнеса блатных рэкетиров. Они ездят на стрелки и крышуют. Не поют «мурку», зато взывают к Аллаху. Такие идеологические братки».

«Подполье установило дань: 2,5% от прибыли»

«Посмотри, как выглядит исламское подполье в Чечне: кому-то за 50, кому-то за 40, а возглавляет его умудренный жизнью матерый волк Доку Умаров, — говорит активист общественного движения «Адыгэ Хасэ» Заур Боров. — Теперь посмотри на кабардинское подполье. В основном пацаны не старше 25, которым самим не под силу создать такую мощную организацию. Ясно, что за ними стоят умные, жестокие, прагматичные «менеджеры», сумевшие перехватить «исламскую» волну и направить ее в нужное русло. Это криминальная структура, в которой присутствуют все аспекты, но идеология — на последнем месте, лишь в качестве покрывала. Заметь, Кабардино-Балкария не дала ни одного смертника. Здесь бизнес и ничего личного. Что это за идеология, когда сжигают «комки», где торгуют водкой, но при этом не трогают спиртовые заводы, чьи владельцы исправно платят дань?!» «Тогда объясни мне, почему убрали муфтия как идеологического конкурента и убили этнографа как «опасного язычника», если это не идеология?» — спрашиваю я. «Сразу видно, что ты в бизнесе ничего не смыслишь. Нужен страх, чтобы люди платили и не сопротивлялись. Убийство обыкновенных ментов не работало. Извини за цинизм, но реклама — двигатель торговли. Смерть муфтия и безвинного профессора — это, так сказать, «ролик на Первом канале», а убийство одного случайного гаишника — как баннер на автобусной остановке. Чувствуешь разницу? Бандитам нужно, чтобы от страха дрожали все».

«Исламское подполье установило твердую ставку «закята» (пожертвования) для бизнесменов — 2,5 процента от прибыли, — рассказал мне источник в правоохранительных органах. — Есть еще специальный «военный» налог на джихад, который с каждым годом растет. Наряду с исламистами появились мошенники, которые спекулируют на страхе граждан. Они посылают sms богатым людям: «Ты не молишься. Ты не правоверный мусульманин. Ты торгуешь спиртным. Принеси миллион и будешь угоден Аллаху». Ужас охватил людей, когда в прошлом году силовики расстреляли «девятку» с экстремистами, а в машине нашли своего рода «бухгалтерские» бумаги — приход и расход. В списках тех, кто финансировал исламистов, оказались водочные магнаты, главные чиновники республики, крупные бизнесмены. И простые смертные сказали себе: если ТАКИЕ люди платят, то кто мы такие, чтобы не платить?»

Почему они не сопротивляются?

«Кучка террористов смогла запугать всю Кабардино-Балкарию!» Эти слова полпреда Президента России по СКФО Александра Хлопонина как ножом по горлу полоснули гордых кабардинцев и балкарцев. «Кавказцы никогда не были трусами. И поэтому я не понимаю ваше молчание», — заявил Хлопонин на встрече с главами муниципальных образований и общественностью республики.

«Чтобы мы с бандитами разобрались по горским законам, а потом с нами власти разберутся по российским?» — ворчат люди.

«Почему люди платят? Потому что бандиты с каждым персонально имеют дело, — говорит бизнесмен Арсен К. — Если я соберу людей и пойду против вымогателей, я автоматически попадаю под действие Уголовного кодекса: «группа лиц по предварительному сговору» и т. д. Если я им плачу со страха, меня максимум поругают. А если буду с друзьями отбиваться, мне лет двадцать дадут за создание вооруженной группировки. А если не заплатишь, убьют. Вот давай, выбирай. Глава администрации какого-нибудь поселения даже рогатки не имеет права носить с собой. Как же он разберется с вооруженным подпольем? И почему он, кроме своих непосредственных обязанностей, должен выполнять работу МВД и ФСБ? У нас в республике, по самым скромным подсчетам, 20 тысяч штыков! (Это не считая пограничников и армии — я говорю только о спецназе, ОМОНе, МВД и ФСБ). И все они не могут справиться с террористами, которых ну максимум со всеми сочувствующими не больше тысячи человек. И на такой маленькой территории! Если всех наших бравых вояк пустить по лесу даже с завязанными глазами, они рано или поздно наткнутся на бандитов. И потом не забывай: на Кавказе индивидуализм намного сильнее, чем в России. Для среднестатистического русского государство первично, личность вторична. А у нас наоборот: личность всегда первична».

«Мы не пытаемся обелить подполье, — говорит активист-кабардинец Заур Боров. — Мы к нему относимся не по-дружески. Но точно так же мы ненавидим тех, кто его создал, тех чиновников, которые спонсируют его и дают заказы на устранение неугодных. Народ к подполью относится неоднозначно: некоторые поддерживают его, многие ненавидят. И менты, и бандиты нам не чужие, одна кровь. Большая часть народа находится не в лесу, но в «предлесовом» состоянии. Нас всех туда гнали, в лес, а мы не хотели, мы сопротивлялись. Нам предлагают разобраться по-кавказски и по-мужски с бандподпольем, но это все от лукавого. Во-первых, если мы займемся бандитами, мы в первую очередь столкнемся с милицией. Есть идея пойти по пути Чечни: создавать подразделения из местных (вроде чеченских батальонов «Восток» и «Запад»), которые будут проводить операции исходя из местных реалий и максимально мягко. А во-вторых, пока меня исламское подполье не трогает, и я его не трогаю. Если убьют моего родственника, я возьму ствол и пойду мстить. Я сам себе и МВД, и министерство обороны, и разведка. Я сам за себя, а не за государство и общество».

«Русский прячется за бутылку, а мы — за оружие „

«В республике было тихо еще несколько лет назад, — говорит лидер общественного движения «Хасэ» Ибрагим Яганов. — Потом появилась статья «антитеррор», по которой в КБР начали выделять хорошие деньги. Чтобы освоить деньги, надо было найти «террористов». После «профилактических» работ, которые милиция проводила с теми, кто ходит в мечеть, значительная доля верующих ударились в бега. То есть прессовали их по полной и гоняли как пацанов. После «нападения боевиков» на Нальчик в 2005-м (а на самом деле в нем участвовали возмущенные мусульмане) пришел новый приказ: верующих не трогать. Теперь другая крайность. Менты, например, проводят операцию, окружают бандитов, а сверху вдруг идет приказ — всех выпустить. Менты в одночасье из преследователей превратились в жертв. Сейчас извращается сама идея империи. Почему маленькие народы становились частью империй — царской и советской? Чтобы выжить в большом мире и сохранить самоидентификацию. Яркий пример — СССР, который всячески поощрял и выделял средства на развитие местной культуры, языка и сохранение традиций». «То есть если национальную идею нельзя убить, ее надо приручить, — замечаю я. — Резвитесь как хотите, носите национальные костюмы, проводите фестивали музыки и танцев, но живите в границах одного государства?» «Безусловно. После СССР образовался идеологический вакуум, на месте которого пышным цветом расцвел экстремизм. Прибавь к этому сказочную коррупцию, которая вам в России и не снилась, безработицу и полное отсутствие перспективы. Если русский парень может спрятаться от действительности в бутылке с водкой, то у нас пьют мало. У нас сразу берутся за оружие, и протест этот выражается в ужасных, кровавых формах».

Источник: “КП»